*голосом журналиста, берущего интервью у звезды*
Сеня решил вспомнить, как у него прошел уходящий 2005-ый.
Начался он с того, что я выписался из больницы им. Алексеева (ранее – им. Кащенко) и уволился в запас из рядов вооруженных сил. И там, и там было весело. И там, и там – меня попросили больше не возвращаться. Ибо в больнице из-за меня чуть не поувольняли медсестер, а в армии – офицеров. Собственно, последний месяц (декабрь-январь), несмотря на то, что я числился одновременно и пациентом в Кащенко и солдатом в МЧС, я сидел дома и ждал пока бюрократы оформят за меня все документы. В больницу и армию меня не пускали уже тогда. Но сколько приятных воспоминаний удалось сохранить! Были там человечные и приятные люди, были. Среди сержантов, офицеров, врачей, пациентов… И благодарен им за то, что они были.
Эпилептик с задержкой развития, который мне на шею кидался, когда я из больницы уезжал… военный врач, который, после минутного (буквально!) разговора со мной – тут же, со смехом почти, определил меня в Кащенко. Чем ввел в ступор моего командира, который лелеял надежду отправить служить меня в какую-нибудь ж*пу и до самого конца не верил, что я не подхожу для армии по.. мм… складу ума. Сержанты и «деды» - единственные люди в части, с которыми мне было интересно общаться. И которым было интересно общаться со мной. Старший сержант нашей роты, умудрившийся сохранить полностью свою человечность и индивидуальность, несмотря на полтора года службы, которого я смог бы назвать другом, если бы не уволился сразу после учебки. Заместитель командира части, полковник, с которым мы осуждали ряд интересных идей по поводу статей в газету про армию. Пара молодых лейтенантов, с которыми удавалось общаться на дружеской волне. Куча солдат, которые пускали слюни на мои берцы – единственные во всей части. Куча офицеров, которые безуспешно пытались одеть меня обратно в кирзовые сапоги. В больнице - человек, который выучил наизусть философский словарь. Несколько пациентов-солдат из других частей, которое, хоть и служили подольше, чем я, но устраивали разборки только друг с другом, относясь ко мне, отчего-то, с каким-то непонятным уважением. Какой-то, до сих пор неизвестный мне, кретин, который, по неизвестным же мотивам, старался натравить на меня грозу всего нашего отделения – бывшего уголовник и наркомана, который, при удобных случаях, то и дело, ломал кому-нибудь какие-нибудь кости и с которым мы почему-то сдружились и даже начали друг друга понимать. Безумно болтливый дедушка Саша, которого никто никогда не слушал и который чуть не прослезился, когда я подарил ему новые батарейки для плеера. Старческое отделение в котором я, с несколькими ребятами, помогал медсестрам переносить на носилках недееспособных стариков; где была проведена очень явная параллель с домами престарелых на Кавказе, где человек срастается со своей койкой до конца жизни… Бывший капитан милиции, который верил в то, что его душа бессмертна.
Каждый человек – отдельная история, отдельная судьба. Куча людей, заботящихся только о себе, которых не подпускал даже и близко. Как и в больнице, так и в армии.
И безразличная, серая масса полуспящих людей вне стен части и больницы. Которая не верит в то, что попадет за такие или похожие стены, не верит, что и там – люди. Слишком часто – более достойные, более живые. У которых всего-навсего что-то в пути не сложилось, не вышло.
Потом – обретение музыкального инструмента под названием варган. Как сказала на это мама, «дедушка был бы рад»… узнал ряд интересных подробностей о своих корнях.
Трасса, машины и поезда. Брянская область, Нижегородская, Владимирская, Ивановская, Костромская, Ростовская, Ярославская. Белоруссия. После Транссиб. Тюменская, Омская, Новосибирская… Иркутская область, Байкал и остров Ольхон.
Поездка в «сердце Байкала». В одиночку, без знакомств. Знакомство в поезде (однако, четверо суток ехал!) с несколькими сектантами, которые по какому-то недоразумению назывались шаманами. Приглашение на съезд этих самых «шаманов» куда я так и не поехал. Зато, в последствии, услышал то, что о них всех говорят шаманы местные. Очень смеялся, но не испытал удивления, когда месяц назад прочитал о том, то сия секта была прикрыта органами.
Вписка у стариков, которая нашлась ровно через пять минут после того, как я вышел из автобуса в Хужире – самом большом населенном пункте Ольхона. Бесплатные, в качестве исключения, по случаю, экскурсии на внедорожниках по острову. Смутно знакомый человек, который угощал меня ухой у Байкала. Уже позже узнал кто это был и где я его видел. Радушный человек оказался депутатом государственной думы, который приезжал на Ольхон отдыхать.
Безумно красивая природа. Малое море, Ольхонские ворота, Мыс Бурхан, перечислять долго можно. У каждой скалы – свое имя.
И – куча туристов, загаженный ими Байкал. Загаженный даже несмотря на то, что в тех местах даже не поднимается рука окурок на дороге кинуть.
В местах, где бабочки садятся на руки.
Пьющее население, туристический бизнес и забытые всеми традиции. Земля, оскверненная существованием людей.
И приятные исключения среди людей, которые понимают это и сами.
Многочасовые разговоры с бабушкой Людой, у которой жил. Обо всем.
Чуть было не уехав дальше в Забайкалье к родственником, поехал все же обратно в Москву. И снова встретился с теми же сектантами в поезде. Хорошие ребята. Жаль, что попали в плохую компанию.
После – поездка на Радугу. Куда приглашали уже года четыре подряд.
Без копейки в кармане, но с палаткой в рюкзаке и с двумя спутниками на трассе. После Подмосковья – ехал один, останавливался, дожидался их, снова ехал. Приезжал первым даже тогда, когда они садились в машины раньше меня. После Костромы – эпогей нашей поездки. Железнодорожный переезд. Ни одного поезда. Но постоянно опускающийся шлагбаум. Вереница остановившихся машин, и мы, бегающие туда сюда, спрашивающие – не возьмут ли с собой. Не брали – шлагбаум поднимался. А потом снова опускался, сдерживая следующий поток. И так до тех пор, пока не взяли каждого из нас. Спасибо доброй железнодорожнице, которая останавливала для нас машины таким способом. Это было приятно. После – пустынна трасса на Макарьев. Но таки доехали. А уже потом – поворот на Нежитино. Большая часть стопщиков ехала оттуда на автобусах ибо, как говорили, доехать оттуда до Радуги стопом – «не реально». Минут пятнадцать у меня ушло на то, чтобы застопить машины до конечного пункта. Да и обратно, от деревни Нежитино до трассы на Кострому, я добрался стопом. Быстро. В то время, когда даже мои знакомые опытные стопщики ехали на автобусе. Впрочем, когда я добирался до места проведения Радуги, в сопровождении двух встреченных хиппи, я заблудился. Отчасти потому, что к Радуге меня вели те двое хиппи. После ночевки в лесу – встреча с замечательным человеком, с которым позже подружились, который и вывел меня на Радугу. Там уже встретился с теми, с кем ехал по трассе. На самой Радуге было неплохо. Вызывало смех притворство. Но, в целом, приятное место и приятные люди. Неплохой лагерь, который нам удалось разбить. Несмотря на полное безденежье, я умудрялся даже кормить по вечерам по несколько людей. А к концу Радуги в нашем лагере было столько еды, что хватило бы еще на полгода. Оттуда я уехал раньше других, снова в одиночку.
Потом –
самоубийство близкого друга с Арбата (хотя это было за несколько дней до поездки на Радугу),
две недели спустя – поездка (с Радуги) к дяде, который, как оказалось, лечится от наркомании…
через месяц самоубийство девочки, которую хорошо знал с раннего детства, которую помогал воспитывать когда-то…
еще две недели - весть о самоубийстве друга детства, тут же поездка в Брянск на похороны, встреча этого самого друга у подъезда дома… рядом с крышкой гроба. Оказалось – умер не он, а его отец. Которого, впрочем, тоже знал с детства.
Месяца два в Брянске – каждые две недели чьи-то похороны. То сосед, то еще кто. Но уже не такие близкие люди, как до этого.
Встречи с друзьями детства, которых задавали система. Потерянные, питающиеся воспоминаниями… истерзанные самими собой души.
Мой отец… с ним – отдельная история, не здесь…
Там же – безудержное творчество, как выход. Научился делать варганы и выделывать кожу, сделал бубен, кучу поделок из кожи.
Уехал. Уже к концу осени. Чуть-чуть умер.
Ноябрь-декабрь. Понимание себя и того, что прошло. Радость и спокойствие о того, что происходило на протяжении всего года и о чем не могу и не хочу писать тут. Облегчение от того, что принял все это в одиночку.
Умение отпускать. Люди, которые это почувствовали.
Возвращение в мою жизнь человека, с которым находились в ссоре несколько лет. Принятие вины с обоих сторон. Возвращение последних долгов.
Еще – неоднократно были поездки в Минск. К родным людям. И Наоборот – приезжали и из Минска.
Обретение целостности с другим человеком.
Два месяца домоседства и окончательное принятие того, что я готов к следующей поездке.
На этот раз – в один конец.
Новое понимание счастья от того, что есть жизнь.
Год прошел хорошо. Это был очень живой и настоящий год.
Уходящий Год-Среди-Людей. Год, который длился несколько дольше года.
Попробовал, понял, осмыслил, отпустил и отправился к следующему…
Нет, я не буду по вам всем скучать. (-:
Ни по живым, ни по мертвым, ни по тем, кто притворяется живым. (-:
Сеня решил вспомнить, как у него прошел уходящий 2005-ый.
Начался он с того, что я выписался из больницы им. Алексеева (ранее – им. Кащенко) и уволился в запас из рядов вооруженных сил. И там, и там было весело. И там, и там – меня попросили больше не возвращаться. Ибо в больнице из-за меня чуть не поувольняли медсестер, а в армии – офицеров. Собственно, последний месяц (декабрь-январь), несмотря на то, что я числился одновременно и пациентом в Кащенко и солдатом в МЧС, я сидел дома и ждал пока бюрократы оформят за меня все документы. В больницу и армию меня не пускали уже тогда. Но сколько приятных воспоминаний удалось сохранить! Были там человечные и приятные люди, были. Среди сержантов, офицеров, врачей, пациентов… И благодарен им за то, что они были.
Эпилептик с задержкой развития, который мне на шею кидался, когда я из больницы уезжал… военный врач, который, после минутного (буквально!) разговора со мной – тут же, со смехом почти, определил меня в Кащенко. Чем ввел в ступор моего командира, который лелеял надежду отправить служить меня в какую-нибудь ж*пу и до самого конца не верил, что я не подхожу для армии по.. мм… складу ума. Сержанты и «деды» - единственные люди в части, с которыми мне было интересно общаться. И которым было интересно общаться со мной. Старший сержант нашей роты, умудрившийся сохранить полностью свою человечность и индивидуальность, несмотря на полтора года службы, которого я смог бы назвать другом, если бы не уволился сразу после учебки. Заместитель командира части, полковник, с которым мы осуждали ряд интересных идей по поводу статей в газету про армию. Пара молодых лейтенантов, с которыми удавалось общаться на дружеской волне. Куча солдат, которые пускали слюни на мои берцы – единственные во всей части. Куча офицеров, которые безуспешно пытались одеть меня обратно в кирзовые сапоги. В больнице - человек, который выучил наизусть философский словарь. Несколько пациентов-солдат из других частей, которое, хоть и служили подольше, чем я, но устраивали разборки только друг с другом, относясь ко мне, отчего-то, с каким-то непонятным уважением. Какой-то, до сих пор неизвестный мне, кретин, который, по неизвестным же мотивам, старался натравить на меня грозу всего нашего отделения – бывшего уголовник и наркомана, который, при удобных случаях, то и дело, ломал кому-нибудь какие-нибудь кости и с которым мы почему-то сдружились и даже начали друг друга понимать. Безумно болтливый дедушка Саша, которого никто никогда не слушал и который чуть не прослезился, когда я подарил ему новые батарейки для плеера. Старческое отделение в котором я, с несколькими ребятами, помогал медсестрам переносить на носилках недееспособных стариков; где была проведена очень явная параллель с домами престарелых на Кавказе, где человек срастается со своей койкой до конца жизни… Бывший капитан милиции, который верил в то, что его душа бессмертна.
Каждый человек – отдельная история, отдельная судьба. Куча людей, заботящихся только о себе, которых не подпускал даже и близко. Как и в больнице, так и в армии.
И безразличная, серая масса полуспящих людей вне стен части и больницы. Которая не верит в то, что попадет за такие или похожие стены, не верит, что и там – люди. Слишком часто – более достойные, более живые. У которых всего-навсего что-то в пути не сложилось, не вышло.
Потом – обретение музыкального инструмента под названием варган. Как сказала на это мама, «дедушка был бы рад»… узнал ряд интересных подробностей о своих корнях.
Трасса, машины и поезда. Брянская область, Нижегородская, Владимирская, Ивановская, Костромская, Ростовская, Ярославская. Белоруссия. После Транссиб. Тюменская, Омская, Новосибирская… Иркутская область, Байкал и остров Ольхон.
Поездка в «сердце Байкала». В одиночку, без знакомств. Знакомство в поезде (однако, четверо суток ехал!) с несколькими сектантами, которые по какому-то недоразумению назывались шаманами. Приглашение на съезд этих самых «шаманов» куда я так и не поехал. Зато, в последствии, услышал то, что о них всех говорят шаманы местные. Очень смеялся, но не испытал удивления, когда месяц назад прочитал о том, то сия секта была прикрыта органами.
Вписка у стариков, которая нашлась ровно через пять минут после того, как я вышел из автобуса в Хужире – самом большом населенном пункте Ольхона. Бесплатные, в качестве исключения, по случаю, экскурсии на внедорожниках по острову. Смутно знакомый человек, который угощал меня ухой у Байкала. Уже позже узнал кто это был и где я его видел. Радушный человек оказался депутатом государственной думы, который приезжал на Ольхон отдыхать.
Безумно красивая природа. Малое море, Ольхонские ворота, Мыс Бурхан, перечислять долго можно. У каждой скалы – свое имя.
И – куча туристов, загаженный ими Байкал. Загаженный даже несмотря на то, что в тех местах даже не поднимается рука окурок на дороге кинуть.
В местах, где бабочки садятся на руки.
Пьющее население, туристический бизнес и забытые всеми традиции. Земля, оскверненная существованием людей.
И приятные исключения среди людей, которые понимают это и сами.
Многочасовые разговоры с бабушкой Людой, у которой жил. Обо всем.
Чуть было не уехав дальше в Забайкалье к родственником, поехал все же обратно в Москву. И снова встретился с теми же сектантами в поезде. Хорошие ребята. Жаль, что попали в плохую компанию.
После – поездка на Радугу. Куда приглашали уже года четыре подряд.
Без копейки в кармане, но с палаткой в рюкзаке и с двумя спутниками на трассе. После Подмосковья – ехал один, останавливался, дожидался их, снова ехал. Приезжал первым даже тогда, когда они садились в машины раньше меня. После Костромы – эпогей нашей поездки. Железнодорожный переезд. Ни одного поезда. Но постоянно опускающийся шлагбаум. Вереница остановившихся машин, и мы, бегающие туда сюда, спрашивающие – не возьмут ли с собой. Не брали – шлагбаум поднимался. А потом снова опускался, сдерживая следующий поток. И так до тех пор, пока не взяли каждого из нас. Спасибо доброй железнодорожнице, которая останавливала для нас машины таким способом. Это было приятно. После – пустынна трасса на Макарьев. Но таки доехали. А уже потом – поворот на Нежитино. Большая часть стопщиков ехала оттуда на автобусах ибо, как говорили, доехать оттуда до Радуги стопом – «не реально». Минут пятнадцать у меня ушло на то, чтобы застопить машины до конечного пункта. Да и обратно, от деревни Нежитино до трассы на Кострому, я добрался стопом. Быстро. В то время, когда даже мои знакомые опытные стопщики ехали на автобусе. Впрочем, когда я добирался до места проведения Радуги, в сопровождении двух встреченных хиппи, я заблудился. Отчасти потому, что к Радуге меня вели те двое хиппи. После ночевки в лесу – встреча с замечательным человеком, с которым позже подружились, который и вывел меня на Радугу. Там уже встретился с теми, с кем ехал по трассе. На самой Радуге было неплохо. Вызывало смех притворство. Но, в целом, приятное место и приятные люди. Неплохой лагерь, который нам удалось разбить. Несмотря на полное безденежье, я умудрялся даже кормить по вечерам по несколько людей. А к концу Радуги в нашем лагере было столько еды, что хватило бы еще на полгода. Оттуда я уехал раньше других, снова в одиночку.
Потом –
самоубийство близкого друга с Арбата (хотя это было за несколько дней до поездки на Радугу),
две недели спустя – поездка (с Радуги) к дяде, который, как оказалось, лечится от наркомании…
через месяц самоубийство девочки, которую хорошо знал с раннего детства, которую помогал воспитывать когда-то…
еще две недели - весть о самоубийстве друга детства, тут же поездка в Брянск на похороны, встреча этого самого друга у подъезда дома… рядом с крышкой гроба. Оказалось – умер не он, а его отец. Которого, впрочем, тоже знал с детства.
Месяца два в Брянске – каждые две недели чьи-то похороны. То сосед, то еще кто. Но уже не такие близкие люди, как до этого.
Встречи с друзьями детства, которых задавали система. Потерянные, питающиеся воспоминаниями… истерзанные самими собой души.
Мой отец… с ним – отдельная история, не здесь…
Там же – безудержное творчество, как выход. Научился делать варганы и выделывать кожу, сделал бубен, кучу поделок из кожи.
Уехал. Уже к концу осени. Чуть-чуть умер.
Ноябрь-декабрь. Понимание себя и того, что прошло. Радость и спокойствие о того, что происходило на протяжении всего года и о чем не могу и не хочу писать тут. Облегчение от того, что принял все это в одиночку.
Умение отпускать. Люди, которые это почувствовали.
Возвращение в мою жизнь человека, с которым находились в ссоре несколько лет. Принятие вины с обоих сторон. Возвращение последних долгов.
Еще – неоднократно были поездки в Минск. К родным людям. И Наоборот – приезжали и из Минска.
Обретение целостности с другим человеком.
Два месяца домоседства и окончательное принятие того, что я готов к следующей поездке.
На этот раз – в один конец.
Новое понимание счастья от того, что есть жизнь.
Год прошел хорошо. Это был очень живой и настоящий год.
Уходящий Год-Среди-Людей. Год, который длился несколько дольше года.
Попробовал, понял, осмыслил, отпустил и отправился к следующему…
Нет, я не буду по вам всем скучать. (-:
Ни по живым, ни по мертвым, ни по тем, кто притворяется живым. (-: